Н. ОБОЗНЫЙ

Прошло уже более 58 лет, но в памяти четко, как на книжной странице, запечатлелись тяжелые воспоминания жутких сцен «нового порядка», «экономического сотрудничества с Европой», а точнее, кратковременной фашистской оккупации Невинномысска.

В этом городе я жил, учился, работал, большую часть сознательной жизни провёл в нем. В 1942 г. мне было семнадцать лет. Все происходящие события я воспринимал осознанно. Насилие было не только со стороны разнузданной немецкой и румынской солдатни, но и со стороны организованных немцами местных властей — городской управы и полиции.

5 августа 1942 г. во второй половине дня со стороны Ставрополя немцы ворвались в наш город. На следующий же день в городе появилась военная комендатура, а еще через день — городская управа и полиция.

Бургомистром (старостой) стал никому не известный в городе Меркулов, вскоре он был смещен. Новым бургомистром немцы назначили некоего Герда, также неизвестного горожанам.

Вместе с управой была создана и полиция, куда пошли служить уголовники и дезертиры. Только из Черкесской тюрьмы 7 уголовников. Но нашлось несколько и из местных жителей.

В тот же день на заборах, столбах, во всех людных местах запестрели приказы коменданта, где жителям запрещалось ходить по городу с 4 часов дня до 7 часов утра по германскому летнему времени (разница с местным в 1 час), т.е. добрую половину светового дня надо было сидеть дома, не выходить и не выезжать из города. И чего там только не запрещалось. Невольно возникал вопрос: а что можно?

В конце приказа было грозное предупреждение: лица, не исполнившие, уклоняющиеся и т. п., будут наказаны по законам военного времени.

Считай — расстреляны, в лучшем случае избиты до полусмерти в полиции.

В первую неделю оккупации на Краснокубанской улице ночью у ветеринарной лечебницы был убит человек лет 28–30 (застрелен патрулем). Утром к моей тетке явился полицай, повелевший ей собрать соседей, отвезти труп на кладбище и похоронить, дав для этого 2 часа времени. Ровно через 2 часа явился проверить. Но ничего не было сделано. Рассвирепевший полицай избил тетку, чуть ли не за волосы вытащил из дворов еще трех женщин. И под его конвоем женщины на импровизированных носилках отнесли труп на кладбище, где и похоронили. Кто был убитый? Чей сын или отец? Откуда?

Женщины предположили, что это был военнопленный.

В первые недели оккупации город наводнила немецкая и румынская солдатня. Немецкое командование накапливало силы 49-го альпийского корпуса для прорыва через Клухорский и другие перевалы Главного Кавказского хребта и выхода к Черноморскому побережью.

В городе из дома в дом шныряли солдаты. Вломившись в дом, обшаривали все углы, что считали для себя ценным — забирали, какими-то лающими голосами нагло требовали: «Матка! Давай млеко, яйки!»

Особенным усердием в этом отличались румынские солдаты, забиравшие даже подушки. Как только оккупанты установили свою власть, полным ходом заработало гестапо. В первые же дни зарегистрировали всех евреев, обязав их носить на верхней одежде «звезду Давида», а через несколько дней вывезли всех из города и уничтожили.

Уничтожение людей для гестаповцев было обыкновенной, как и всякая другая, работой. С необычайной активностью они вели следствие, допросы, поиски коммунистов, комсомольцев и других активистов, ведущих подпольную работу. Им удалось схватить и расстрелять работницу фабрики М. Метальникову, арестовать С. Н. Матюхина, П. С. Савина, А. Т. Клебан, зверски убили жителей города Е. Дериземля, Е. Макушкину, Е. Сиротинцева, Е. С. Косыреву и много-много других. За небольшой срок оккупации фашисты замучили и расстреляли 510 жителей города.

Несмотря на свирепый террор гестапо, невинномысцы боролись с захватчиками всеми доступными способами. В городе на протяжении всей оккупации действовал подпольный госпиталь.

До захвата города немцами в городской больнице размещался военный госпиталь № 2444. Внезапный прорыв гитлеровцев к городу не позволил эвакуировать всех раненых, среди которых было много коммунистов и офицеров, нуждающихся в помощи.

Медицинские сестры Е. Н. Лёвочкина, Н. С. Красько, Р. Х. Радик, Р. В. Батырова, санитарка Н. К. Браткова под руководством врача М. И. Суховой, рискуя своей жизнью, сделали всё возможное, чтобы наши воины не попали в лапы гестапо. Так, на протяжении всей оккупации благодаря мужеству простых скромных тружеников ни один офицер, ни один солдат, находящийся в этом госпитале, не был схвачен фашистами.

15.08.42 г. несколько солдат ворвались в дом инвалида С. Крошки, чтобы забрать корову. Жена не давала. Ударом приклада винтовки по голове ее сбили с ног, в бессознательном состоянии бросив в кузов машины, вывезли на окраину города, где на глазах жителей расстреляли и выкинули в ров.

8.08.42 г. к нам во двор явился полицай в сопровождении жандарма. Полицай заявил, что я сейчас же должен идти с ними на железнодорожную станцию, благо, она была рядом, недалеко. Полицай не позволил мне даже войти в дом и сказать сестре, куда меня забирают. Под конвоем того же полицая я прибыл на станцию, а там меня направили к мастеру немцу. В его бригаде было уже семеро таких же парней, как и я. Так я стал даровой рабсилой. На станции работало очень много людей восстанавливавших и переводивших рельсовый путь на немецкий стандарт. Русская железная дорога шире немецкой на 66 мм. Среди работающих прохаживались верзилы-солдаты, у которых, помимо карабина в руках, была палка-метр. Это были надсмотрщики. Для нас было неожиданностью работать под палкой надсмотрщика. До обеда мы таскали балласт, шпалы.

Во время перерыва я попросил мастера отпустить на обед, так как я даже не успел позавтракать. Полицай не позволил. Немец скороговоркой ответил что-то на немецком языке, чего я не понял. Украинец, работавший рядом со мной, перевел его речь на украинский язык: «Немецка армия быдло не годуе». Это означало «Немецкая армия быдло (скотину) не кормит». Я было попытался еще раз обратиться к мастеру, уверяя его, что через полчаса вернусь, я живу здесь недалеко, десять минут хода туда и обратно.

Но в это время как из-под земли вырос надсмотрщик-громила. Усмехаясь, он стал между мной и мастером, похлопывая себя палкой по голенищу сапога. Я уже приготовился к тому, что он в эту же секунду огреет меня метром-палкой. Но он, указывая пальцем на шпалу, приказал сесть, что я и сделал. И, усмехаясь, сказал, чтобы я сидел здесь до конца перерыва. Обидно было до слез: меня наказали. Не давала покоя мысль: да, мы для них скотина (быдло).

Надсмотрщики следили, чтобы на носилках было не менее центнера груза, и Боже упаси, присесть во время работы. Били всех, не стесняясь, будь то перед ним девушка, молодая женщина или пожилой мужчина.

Быстро восстановив железную дорогу, немцы начали неприкрытый грабеж Северного Кавказа. В первые недели наших железнодорожников очень удивляло то, что через станцию в Германию проходило очень много эшелонов с лошадьми. «Где они их столько набрали?» — в недоумении спрашивали они. Много эшелонов было с буковым и дубовым лесом (а это откуда?).

Немцы попытались восстановить шерстомойную фабрику, но из этой затеи ничего не вышло.

Единственным местом, снабжающим горожан товарами, был рынок. Торговля на рынке началась на следующий день оккупации.

По сносным ценам колхозники продавали свою сельхозпродукцию. А вскоре у мелких перекупщиков в небольших объемах появились немецкие «товары»: эрзац-кофе, эрзац-мыло с песком и без, эрзац-драже (зерна пшеницы, облитые глазурью), эрзац-джем, повидло, изготовленные из свекловичного жома, эрзац-табак и табачные изделия. Везде только одни эрзацы, даже эрзац-пиво, над которым потешались немецкие солдаты.

В октябре 1942 г. у тех же перекупщиков появился новый товар — эрзац-мука, малопригодная даже для скота. Эта мука изготавливалась по особой технологии в Германии из пшеничной или ячменной соломы. Немцы в Германии, уже тогда сидевшие на голодном пайке, эрзац-муку не употребляли даже в качестве добавок. Хлебом из эрзац-муки кормили только русских военнопленных и рабочих.

Новой одежды, тканей, соли, мыла, керосина не было. Соль в это время для горожан и жителей была серьезной проблемой.

Торговля шерстью, пряжей, кожевенными товарами запрещалась. А через станцию катились в Германию бесчисленные эшелоны, набитые зерном, сливочным и растительным маслом, шерстью, кожами, овчинами, скотом и… русскими рабами-невольниками, принудительно увозимыми в третий рейх.

Бесчисленными приказами, распоряжениями военных и местных властей горожане были опутаны паутиной налогов, платежей, обязательств. Налогом облагалось все движимое и недвижимое имущество и даже собаки. За каждую собачью голову хозяин, независимо от породы животного, обязан был платить 30 рублей. Владельцы частных домов ежемесячно платили налог «за подворье» — 120 руб. в месяц.

Ремесленники: сапожники, портные, парикмахеры и другие — платили еще налог «за ремесло». Перед уплатой писали декларацию с указанием заработанной суммы, при уплате обязательным было, чтобы сумма текущего месяца была не ниже предыдущего, а больше как минимум на 5%. Разница засчитывалась в долг.

Всего за 5 месяцев пребывания в городе немцы организовали довольно действенную систему грабежа, называемую налоговым сбором.

На Северном Кавказе гитлеровцы пытались заигрывать с казачеством, создать антисоветские воинские части. Для этого срочно из Германии доставили престарелого генерала Краснова и генерала Шкуро. Несмотря на все их лозунги, шантаж и даже репрессии, затея гитлеровцев провалилась.

Отступая, немцы стали расстреливать арестованных и военнопленных, жечь дома, уничтожать производственные объекты, железнодорожную станцию, фабрику, мельзавод, взорвали СШ №3, кинотеатр «Темп». Уничтожали все, оставляя за собой так называемую «зону пустыни».

За время оккупации немецко-фашистские захватчики нанесли урон Невинномысску, исчисляемый в сумме 146 млн. 625 тыс. 905 рублей. Эти деньги по тем временам были колоссальными.

Газета «Невинномысский рабочий», 19 января 2000 года, №6(12499)