Николай ОБОЗНЫЙ

Так говорилось: «Казачьему роду нет переводу». Не зря говорилось, потому что за многие века войн, походов, всей беспокойной жизни казачество, не раз пытанное на выживаемость, всегда обеспечивало свое будущее через свою молодую поросль, через детей своих. А это уже достаточный повод, чтобы внимательней присмотреться к системе воспитания подрастающего поколения. В том, что это была именно система, сомневаться не приходится: к порогу самостоятельности молодежь в подавляющем большинстве подходила с соответствующим казачьему укладу мировоззрением, с деятельным отношением к жизни, с четко выраженной мерой нравственных ценностей. При этом казачья педагогика эффективно действовала без решающего, по сегодняшним понятиям, фактора — школы, поскольку в станицах того времени учебных заведений не было.

Сегодня мы публикуем статью Н. М. ОБОЗНОГО, в которой автор выделяет основные направления казачьей педагогики, ведущие к единой цели — воспитанию Личности, работающей не только на себя, но и полезной обществу.

Триединство

Воспитание новой смены у казаков, как у любого народа или сословия, вбирало опыт предыдущих поколений и издавна сложилось в четкую систему. До начала глубоких социальных потрясений в России двадцатого века система эта носила патриархально-семейный характер, имевший свои казачьи формы, особенности, традиции, и складывалась из трех основных направлений.

Нравственно-этическое. Жить в полном согласии с особым укладом и бытом казаков. Быть храбрым, трудолюбивым, честным, верным данному слову, добропорядочным. Любить и защищать всеми мерами Отечество, православную веру, свой народ, казачество.

Трудовое. При почти натуральном хозяйстве казака научиться обеспечивать себя и своих близких предметами первой необходимости, продуктами питания, оружием и снаряжением для военной службы.

Военно-прикладное. Стать умелым и отважным воином-профессионалом.

Глубже корни — мощнее крона

В молодых семьях ребенка ожидали с нетерпением. Наиболее желательным был мальчик. Казак. На его «прокормление» давался земельный участок — пай, а на девочку такого пая не полагалось.

Для укрепления семейных связей из добропорядочных семей выбирали крестных родителей, кума и куму, которые при обряде крещения обязались перед Богом оберегать крестника, оказывать ему любую помощь, а в случае преждевременной смерти родителей — заменить их. Тут же подаренный крестным отцом крестик носился крестником до конца жизни.

Воспитание начиналось чуть ли не с младенческого возраста. Свято соблюдалась заповедь: «Чти отца своего и матерь твою, да благо ти будет и будешь долговечен на земли». Детей учили чтению молитв перед сном, при пробуждении, до и после принятия пищи. С пяти лет они обязаны были знать молитвы «Отче наш», «Царю небесный», «Пресвятая троица» и другие.

Подавляющее большинство казаков с малых лет становились глубоко верующими православными людьми. И тем не менее они с уважением относились к мусульманам, католикам, лютеранам и верующим других общепризнанных конфессий.

Основой семейного воспитания были положительные примеры боевых подвигов, безупречной службы деда, отца, родственников, станичников. Будущих воинов учили не теряться при любых обстоятельствах, находить выход из любого положения, стойко держаться и выживать в самых трудных условиях, приходить на помощь не только товарищу, но и любому станичнику в опасную минуту, «не жалеть живота своего задруги своя».

Сызмальства прививалось почитание родства: крестных отца и матери, двоюродных братьев и сестер, дядек, теток и всех других родственников. И не без основания считалось: «Чем глубже и обширнее корни, тем мощнее крона».

Детям не прощались вранье, грубость, окрики на старших, строго запрещались азартные карточные игры, игры с унижением личного достоинства. Одной из особенностей казачьего воспитания являлось то, что каждый старший по возрасту казак, казачка, даже не родственники, могли не только сделать замечание младшему, но и наказать за проступок. Младшие же с уважением и почтительностью относились к старшим, а при необходимости помогали им по своим силам и возможностям.

Народная казачья педагогика считала, что в основе успешного воспитания должны лежать доброта и благожелательность.

Незаменимые помощники

Главный метод трудового воспитания в семье казака-земледельца — систематическое и всевозрастающее участие младших в хозяйственных работах. К физическому труду детей приучали с 6–7 лет, поручая им нетяжелые, несложные работы: пасти гусей, свиней, кормить птицу и т. п. Сыновья-малолетки становились незаменимыми помощниками матери с ее тяжелой долей жены казака, почти все время занятого военной службой. В 12 лет под бдительным оком и при непосредственном участии мамани они выполняли почти все полевые работы на своем казачьем пае — пахали, сеяли, косили, возили молотилки…

И вот что важно: все выполнялось без принуждения, уговоров, напоминаний. Дети сами находили нужную в данный момент работу. Заметив, что в кадке или в большой макитре, где держали питьевую воду, ее уже мало, 9–10-летняя хозяюшка брала ведра, коромысло и отправлялась по воду на Кубань. Такого же возраста юный хозяин, играя в жмурки или чижика, замечал, что соседи гонят скотину на водопой, оставлял игру и выгонял свою. Он не вникал в понятия «обязан», «должен», «твоя работа», а знал только одно — ему «надоть» сделать это сейчас.

В таком же возрасте мальчики, не боясь волков, пасли в ночном лошадей.

В 10–11 лет казачата полностью справлялись с работами в огороде, сажали, пололи, убирали, а при необходимости помогали родственникам, соседям, считая это богоугодным делом.

В то время, как мальчики, помогая отцу, занимались «мужским» трудом — перевозили грузы, пахали, сеяли, косили хлеб, сено, ухаживали за скотом, девочки помогали матери готовить еду, смотреть за младшими братишками и сестренками. К 10–11 годам они уже могли истопить печь, сварить еду, испечь хлеб, пироги, подоить корову, козу, побелить хату, «смазать» земляной пол.

В 11–12-летнем возрасте девочки умели обрабатывать шерсть, лен, коноплю, прясть, ткать и вязать. С «филипповок» (середины ноября) и до «теплого Алексея» (середины марта) был ткацкий сезон, и некоторые из них успевали соткать до сотни аршин полотна, мешковины и рядна. С наступлением теплых дней полотно отбеливали на Кубани. Почти во всех домах для таких прях и ткачих имелись прялки, гребнечесалки, донца, моталки и деревянные ткацкие станки — «верстаки».

Подросшие девочки начинали готовить себе приданое: собирали и обрабатывали птичьи перья, из поношенной одежды и белья готовили материал «для рядна».

Летом помимо огородных работ они заготавливали множество кизяков для топлива на зиму.

В 13–14 лет девочки умели запрягать лошадей, волов и управлять ими, а также быстро и ловко оседлать коня, снарядить его в поход. В казачьих семьях это считалось подготовкой к замужеству. Оседлать коня своего суженого, проводить его за станичный вал было заветным желанием казачки-невесты.

По ступеням возраста

В будущем защитнике Отечества сызмальства развивали ловкость, сноровку, выносливость. От отца к сыну исподволь, усложняясь, передавалось искусство верховой езды, «беспромашной», меткой стрельбы, слаженности действий.

Трехлетки под наблюдением старших ездили верхом по двору, а пятилетние казачата вовсю, охлюпкой скакали по улицам станицы. Уже в этом возрасте их приучали не только к лихой верховой езде, но и к неутомимости — «сидеть на коне, пока он идет». Когда малолетний всадник падал с коня, что случалось часто, его утешали: «Терпи, казак, — атаманом будешь».

Ловкость и сноровку развивали и детские игры, большей частью подвижные. В Невинномысской распространены были «апанас», «чижик», «резник», «городки» («скракли»), «жмурки», «кошки-мышки»… В погожие теплые дни ребячье население станицы, освободившись от домашних забот, высыпало на выгон, где, разделившись поровну, устраивало «генеральное» сражение. Не боясь синяков, не жалея носов, казачата рубились деревянными шашками, кололись камышовыми пиками, захватывали «знамена», «пленных» и т. п.

С возрастом менялись и игры. С 10–11-летнего возраста казачат приучали владеть холодным и огнестрельным оружием. В 11–12 лет по определенным дням на специально отведенных местах выгона они собирались каждый на своем коне при полном вооружении и под присмотром закаленных в боях воинов, а часто и самого атамана тренировались на полном скаку заряжать ружье и стрелять по цели, мчаться во весь дух, стоя в седле, рубить лозу, колоть пикой чучело, поднимать на скаку с земли монету, которая становилась призом. Летом в большой заводи Кубани на Низках они, опять-таки под наблюдением старших, учились плавать в одежде при полном снаряжении и шашкой рубить на плаву хворост.

Как правило, 11–13-летние казачата открывали станичные скачки. Самым метким юным стрелкам и лихим наездникам атаман вручал оружие, седла, другие предметы экипировки и снаряжения.

С конца тридцатых годов прошлого столетия от обучаемого стали требовать мгновенного перевоплощения из лихого кавалериста в расторопного пехотинца-пластуна, столь прославившего Кубанское казачье войско. Шла «малая» война, и будущего воина приучали к самостоятельным действиям, которыми как раз и отличался казак-пластун.

Учили умело пользоваться в походе или поиске своим снаряжением — арканом, башлыком, незаменимой до сего времени для кавалериста кавказской буркой. Требовали свободно, «как у себя в огороде», ориентироваться на местности. Обучали быстро не только находить сакму — след, но и «читать» ее. Главное в этой науке — умение «до всего своим умом дойти» и моментально принять правильное решение, от которого зачастую зависела жизнь.

Казачат в возрасте от 13–14 до 18–19 лет называли «малолетками». Малолетки в линейных станицах практически несли ту же военную службу, что и их отцы. По 5–8 человек под командой приказного или урядника они охраняли стада, табуны, работающих в поле; служили, подменяя своих отцов, на кордонах, постах; были наблюдателями на сторожевых вышках, посыльными, вестовыми; эстафетой «гоняли» почту; исполняли по нарядам станичного правления подвозную (гужевую) повинность ездовыми (фурщиками), грузчиками, сторожами грузов.

При сполохе-тревоге малолетки в полном боевом снаряжении спешили на вал защищать свою станицу, свой дом.

Впрочем, воинскому искусству обучалось не только мужское население станицы, Как уже говорилось, девушка-казачка умело седлала коня своего суженого, готовя его к походу. Но с таким же успехом она сама могла, ловко и красиво держась в седле, вихрем промчаться по станице и, внезапно вздыбив коня, остановить его на полном скаку. Казачки со скачущей лошади неплохо стреляли вперед и назад — по догоняющей цели, знали системы огнестрельного оружия, его боевые качества. Во время сполоха многие из них находились на станичном валу в рядах защитников. Так, в 1762 году после отбитого массированного нападения горцев на станицу Донецкую кордонному начальнику донесли, что на валу «оказалось по счету много девок и молодых баб в казацкой одеже и с ружьями, а иные и с пиками».

Всем обществом

Традиционно служившая система воспитания тем хороша, что она планируется и поддерживается самим обществом. К примеру, контроль за нравственностью в станицах, не ограничиваясь юным возрастом, был достаточно бдительным и многообразным. На взрослого казака иногда могли подействовать увещевания и назидания родителей, священников, членов совета стариков, иногда же только станичный суд — охранитель станичных устоев и выразитель общественного мнения.

В конце пятидесятых годов прошлого века в станичный суд обратился, скрепя сердце, престарелый казак Кияшко с просьбой «уразумить» его двадцатилетнего сына Максима, непутевого отца двух детей. «Оный Максим отца с матерью не почитает, по хозяйству не радеет, стал хмельным зашибать, бедокурит».

Обсудив, суд постановил выпороть Максима публично на станичном сходе. Исполнить приговор выпало по жребию его двоюродному брату Аверьяну, что и было проделано им беспрекословно.

Мера наказания — радикальная и действенная. Физическая боль ничто по сравнению с тем, что поротый публично казак «терял свое лицо», т.е. общественное уважение в станице. Поротый не мог рассчитывать на хорошую невесту, при переделе общинной земли ему доставался самый худший пай, его не принимали в трудовую артель на подрядные работы, не брали на артельную охоту и т.д. Максим в том же году перевелся в новую заселяемую на реке Урупе станицу Удобную.

Надо сказать, правление для поддержания общественного порядка широко пользовалось этой мерой наказания. Пороли, кстати, не только казаков, но и иногородних и даже приезжающих на невинномысские базары чумаков с азовской и черноморской рыбой. Однако и эта радикальная, и другая, более мягкая воспитательная мера воздействовала прежде всего на станичника. Он дорожил мнением казачьей общины, ибо знал, что ни его самого, ни семью она не оставит в беде. Мощнейший воспитательный фактор — взаимопомощь в казачьей среде, а отсюда — и сплоченность ее.

По старой казачьей традиции станичное правление много занималось попечительством увечных, инвалидов войны, сирот, одиноких стариков. В правлении, например, всегда знали, сколько в станице сирот. Издавна они именовались «атаманскими детьми». О них заботились всей общиной. Старики следили, чтобы сирот не обижали. Крестные наблюдали за их нравственным и физическим состоянием. Одаренные казачата отправлялись за казенный счет в школы юнкеров.

Одна из традиционных и вполне официальных форм опеки казачьей общины над семьей, потерявшей кормильца, называлась «взять под шинель». Это был юридический акт, принятие которого сопровождалось определенным ритуалом.

Вдова погибшего или близкие родственники обращались к атаману, правлению с просьбой сделать главой осиротевшей семьи старшего сына, которому уже исполнилось 10 лет.

На станичном сходе посвящаемый в главы семьи десятилетний казачонок становился на лавку или табурет, на него надевалась бурка (в других казачьих войсках шинель), полами которой прикрывались стоящие рядом мать, братья, сестры. Атаман, касаясь перначом (булавой -символом атаманской власти) его плеча, торжественно провозглашал: «Я, атаман станицы, по воле круга объявляю тебя главою семью. Семья в твоих руках, и все домашние обязаны слушаться совета твоего».

Поднявшийся на лавку новый глава семьи как бы уравнивался ростом со всеми членами казачьей общины и наделялся равными с ними правами, а номы бурки, накрывшие мать, младших братьев и сестер, символизировали полное покровительство и ответственность главы за всю семью.

Отныне Микитушка становился Никитой Ивановичем. Все домашние, все станичники и даже седобородые соседи должны с этого момента называть его только так. Вместе со статусом главы семейства Никита Иванович получал полный земельный пай при любом переделе. Его как полноправного члена общины принимали в любую артель и выдавали полную оплату. Новый хозяин до совершеннолетия освобождался от телесных наказаний. Но ничто не могло его освободить от воинской науки, которую он постигал, как и все станичники, поднимаясь по ступеням своего возраста.

Достигнув 20 лет, Никита Иванович из подготовительного разряда был призван вместе со сверстниками на действительную военную службу. Выпестованный «под шинелью» казачьей общины, он счел бы тяжким грехом забыть об этом, верность ей воспитывал в детях, а от них — и во внуках своих.