Вячеслав СТАДНИЧЕНКО

Язык до Потемкина доведет

Вроде бы, и гадать не приходится. Традиционно и вполне логично мы считаем, что Невинный Мыс находится там, где Невинка впадает в Кубань. От него получила название и наша станица, ставшая городом. Есть и легенда о невинных жертвах, павших на берегу под клинками диких горцев и тем самым давших имя мысу, а заодно и речке. Легенда недалека от правды, поскольку в те времена не единичны были случаи, когда абреки, настигнутые у переправ, резали скот и пленников, спеша налегке уйти за Кубань.

Однако, давайте взглянем на наши истоки с другой стороны. Вроде бы, и близко находятся тот мыс и та речка, всего-то за Невинской горой, да только ни с какой точки города их не углядеть. Так с какой же стати при крещении привязали наше имя к невидимой отсюда местности? Уже куда логичнее назвать Невинномысским возникший именно там населенный пункт, а вот нарекли его Усть-Невинским.

Далекие наши предшественники не оставили разъяснений тому, что считали очевидным. Дело в подобных мелочах обычное: мы ведь своим потомкам тем же отплатим. И все-таки, если повнимательнее познакомиться с доступными документами, с работами северокавказских историков, владевших еще свежим и богатейшим фактическим материалом, то можно кое-что прояснить и в этом темном вопросе нашей невинномысской родословной.

Удобнее, пожалуй, начать с 1783 года, когда Россия вобрала в себя Крымское ханство с его прикубанскими землями и река Кубань была объявлена русской границей на Северо-Западном Кавказе. Передовые отряды казаков и регулярных войск выходили на правобережье незнакомого им водного рубежа. Астраханский, Новороссийский и Азовский генерал-губернатор князь Потемкин-Таврический ревниво следил за обследованием и устройством новой кордонной линии, вникая во все мелочи.

Людей было мало, а дел — множество.

Служивым доставалось. Нам неведомо, до каких печенок достал их безымянный мыс, только припечатали они его непечатным словом, и оно попалось на слух при докладе светлейшему. И хотя князь сам был охотник до поля брани как телесного, так и словесного; и хотя государыня-матушка не долее семи лет назад в указе о создании Азово-Моздокской укрепленной линии четвертым пунктом специально оговорила: «Назначенные вновь линейные укрепления наименовать как благоугодно будет» — будущий стратегический объект значиться в таком виде в официальных документах никак не мог. «Невинно назван сей мыс X…», — заметил светлейший.

Разумеется, на таком шатком аргументе, как устное замечание хозяина юга России, рискованно обосновывать заслугу нашего мыса в реабилитации всех прикордонных рек, гор, лесов и оврагов, безвинно пострадавших от языка нижних чинов. Тем не менее у В. А. Потто в «Историческом очерке Кавказских войн» (СПб, 1909, т. I, с. 226) читаем: «В Моздокском архиве имеется особое дело 1784 г. № 214-63 о переименовании речки X… в Невинную «по непристойности изречения».

Надобно заметить, что отношение служивых к безымянной речке было весело-пренебрежительным, поскольку в самом глубоком месте на броде вода едва достигала той части тела, которая и послужила причиной «непристойности изречения».

Между прочим, кроме нашей логики, незнакомой с посылками того времени, ничто не доказывает, что Невинный Мыс лежал у речки Невинной при впадении ее в Кубань. Я к тому клоню, что их, безвинно пострадавших от языка остряков, чье-то перо не только оправдало, но и, не слишком вдумчиво разбежавшись по бумаге, сделало однофамильцами, которых мы за давностью лет посчитали родственниками.

В пользу такого довода имеется несколько основательных свидетельств. Начну, пожалуй, с В. Г. Толстова, с его «Истории Хоперского полка», изданной в Тифлисе в 1900 г.

У десятой переправы

При обустройстве кордонной линии по правобережью Кубани учитывались многие факторы и прежде всего — характер реки. Крепости, редуты, усиленные посты устраивались в наиболее опасных местах — у переправ. Чем удобнее переправа, тем мощнее военное укрепление. Сторожевые вышки и наблюдательные посты тянулись по всей линии.

В. Г. Толстов — превосходный знаток Кубани, капризного ее характера, а потому придется его обильно процитировать.

«Кубань перед станицею Баталпашинскою (г. Черкесск — B. C.) выходит на равнину и здесь в некоторых местах течет не одним руслом, а многочисленными рукавами, особенно между станицею Баталпашинскою, постом Яман-Джалгинским, станицею Беломечетскою, устьем реки Невинки и ниже Невинномысской».

И далее. «В половодье, в мае и июне, Кубань выходит из берегов и со страшною быстротою несет свои мутные воды. В это время она становится опасною, и самый отважный хищник не рискует переправляться через нее на своем лучшем коне. В остальное же время Кубань от Каменного моста (несколько выше впадения в нее Теберды — B. C.) и до станицы Барсуковской имела много бродов и не составляла особой преграды для неприятельских набегов. Лучшие броды существовали у Каменного моста, при впадении рек Теберды, Мары, Учкуль, Джегуты и Тахтамыша, у Баталпашинского редута, откуда до поста Жмурина на расстоянии 7 верст почти везде можно переехать Кубань; броды находились также у постов Жмурина и Беломечетского, при впадении Малого Зеленчука и почти повсюду на расстоянии 12 верст до поста Усть-Невинского, где находилась девятая переправа, и, наконец, десятая, у Невинного Мыса».

Здесь с сожалением приходится расстаться с красивой легендой о невинных жертвах на мысу при впадении безымянной речки в Кубань. По В. Г. Толстову, устье Невинки приходилось на девятую переправу, а Невинный Мыс стоял у девятой куда ниже по течению. Каких-нибудь сотню лет назад станичники, современники автора «Истории Хоперского полка», точно знали его местоположение. Возможно, в известный период расказачивания исчезла та питательная среда, в которой от поколения к поколению, даже обрастая мифами, все-таки передавались достоверные сведения. Как бы то ни было, нам остались одни догадки.

Итак, по В. Г. Толстову, Невинный Мыс стоял у десятой переправы, а не у девятой — возле устья Невинки. И если мы не можем точно указать его место, то уж приметы-то бывшей переправы сохранились до сих пор.

В. Г. Толстов, перечисляя лучшие броды, невольно отметил закономерность. Большей частью они находились при впадении рек в Кубань. Оно и понятно: столкнувшись, два потока водоворотят, роют дно, выносят гальку и песок подальше, где успокоившееся течение намывает отмели и перекаты. Точно так же ведут себя Кубань и Большой Зеленчук, слившись выше мостов. Сегодня мелководье легко просматривается с нынешнего автомоста. Вполне возможно, что в последние два десятилетия оно продвинулось вверх по течению, ведь до этого Зеленчук самым мощным своим руслом впивался в Кубань почти вплотную к пешеходному, некогда автогужевому мосту, а сейчас его устье перенесено людьми повыше. Впрочем, лучше это смогут объяснить наши специалисты по рекам да еще хозяйственники города, чьи экскаваторы вынули горы гравия, перелопачивая русло между автомобильным и железнодорожным мостами.

Важно, что брод был здесь. Живы еще невинномысцы, которые в январские дни 1943 года у спуска с улицы Линейной помогали нашим войскам наводить переправу на давно известном месте. Вопрос в том, десятая ли она, по военному счету В. Г. Толстова (и тогда Невинный Мыс где-то рядом), или же между нею и Усть-Невинкой, девятой, еще одна переправа? Косвенно на этот вопрос может ответить эпизод, произошедший всего лишь 18 лет спустя после выхода в свет «Истории Хоперского полка». На рассвете 15 августа 1918 года красные отнимали Невинномысскую у Шкуро, накануне, днем выбившего их в Закубанье. Пехота атаковала в лоб по старому и железнодорожному мостам, но исход боя решил фланговый маневр кавалерийских частей, форсировавших Кубань по ближайшим к станице переправам: Черноморский кавполк — по нашей, а кавбригада Кочубея — возле хутора Усть-Невинского.

Разумеется, это еще не убеждает. Ну что ж, в поисках Невинного Мыса обратимся к более веским доказательствам.

Карта И. В. Ровинского

В шестом сборнике «Материалов по изучению Ставропольского края» за 1954 г. есть обстоятельная статья В. Г. Гниловского «Первое печатное географическое описание Ставрополья». Автору повезло где-то в столицах разыскать библиографическую редкость — объемистый (527 страниц) труд И. В. Ровинского «Хозяйственное описание Астраханской и Кавказской губерний по гражданскому и естественному их состоянию». К этой книге, частями выходившей с 1804 и полностью изданной в Санкт-Петербурге в 1809 году, приложены были карты, планы городов, рисунки рыболовных снастей, статистические таблицы.

К сожалению, в статье В. Г. Гниловского, носящей обзорный характер, ничего детально не упомянуто о наших местах. А ведь, по его словам, в книге описывается не только «устроение» Кавказской линии, крепости, редуты, «казаки, обитающие по сей линии», но даже в казенных селах и деревнях, появившихся в тылу линии. И. В. Ровинский указывает число жителей, количество улиц, их длину и ширину, пруды, мельницы, сады.

Впрочем, и скудные упоминания достаточно важны. Так, В.Г. Гниловский пишет, что автор книги среди крепостей Кавказской линии называет Невинную, а среди редутов — Невинный. Главное, к статье приложена карта, которую за безвестностью картографов того времени условно назовем картой И. В. Ровинского.

В правом верхнем углу ее мы поместили с некоторым увеличением интересующий нас участок: часть речки Невинной с расположенным возле ее устья редутом Невинный и часть Большого Зеленчука с устроенной почти напротив его впадения в Кубань крепостью Невинной. Если к двум военным укреплениям с одинаковым именем прибавить необозначенные на карте названия — речка Невинная (поименована в 1784 году по известному делу № 214-63 в Моздокском архиве), гора Невинная (упомянута в книге И. В. Ровинского), и, наконец, Невинный Мыс (упомянут в ряде источников, но см. ссылку на «Историю Хоперского полка» В. Г. Толстова в №№ 74-75 «HP»), то не слишком ли много тезок собралось на столь малом пространстве?

Что тут — бедная фантазия устроителей линии или, напротив, военная целесообразность? Не проще ли предположить, что все это проистекло самым заурядным образом: на кордонном участке, ответственном за охрану правобережья от девятой переправы до десятой, заметные на местности ориентиры, а по ним и военные объекты получили одно «кодовое» название по имени начального пункта — речки Невинной. В таком случае смутная наша память сохранила некую зависимость от этого пункта хотя бы в виде легенды. Зависимость, впрочем, чисто фиктивную.

Карта И. В. Ровинского датируется 1803 годом. За двадцать лет с установления границы по Кубани стратегические преимущества Невинного Мыса перед устьем Невинки стали очевидны, и мы застаем здесь крепость, а там только редут. Не будем, однако, ссылаться на это: изменялась обстановка, менялся и характер военных укреплений. Вот один только пример.

Строительство постоянных военных укреплений на нашем участке Кубани началось только в 1788 году, спустя пять лет после объявления ее пограничной. Возможности были невелики: одновременно ведь создавалась защитная прослойка из редутов, ретраншементов, постов. По старой линии — «сухой границе» из цепочки крепостей, соединивших казачий Моздок с форпостами Донского войска, устроенных при них Московской, Ставропольской, Северной и других станиц, а также растущих казенных и деревень. Ближайшими нашими соседями по правобережью Кубани были только две крепости, построенные в 1784 году Преградный Стан (что выше будущей станицы Барсуковской) и Прочный Окоп (напротив устья Урупа). На карте И. В. Ровинского Преградного Стана уже нет. Он потерял свое значение и превратился в пограничный кордонный пост, равно как позднее редут Невинный станет Усть-Невинским постом. И напротив: крепость Прочный Окоп возьмет под свое крыло казачью станицу, а затем и армянских переселенцев, положивших начало городу Арма Вир — Долина Ветров. Такое же будущее и у крепости Невинной.

Загадки, похоже, здесь нет. Невинка и Барсучки впадают в Кубань с нашей стороны, тогда как мощные притоки Большой Зеленчук и Уруп — с сопредельной, а значит, и требуют усиленного внимания. Со степной обрывистой кучи Невинного Мыса контролировались подходы к переправе, хорошо просматривалась до Ивановской горы долина Зеленчука — древняя дорога скотоводов, переселений народов, торговых караванов, войн и набегов.

Ф. А. Щербина в «Истории Кубанского казачьего войска» (Екатеринодар, 1913 г.) не реже, чем В. Г. Толстов в своей истории хоперцев, упоминает Невинный Мыс как место сосредоточения русских войск для закубанских походов. Любопытно, что оба называют первоначальное военное укрепление на мысу (сначала был редут, а уж затем — крепость) не Невинным, а Невинномысским. По словам Ф. А. Щербины, командующий кавказской линией Гудович, выступив в 1792 году с проектом оборудования новой, линии из 12 станиц между Белой Мечетью и Усть-Лабой, пятой по счету предполагал станицу при Невинномысском редуте. Для начала же генерал требовал значительно усилить все укрепления. Одобренный правительством, проект оказался преждевременным, и только аналогичное предложение генерала Ермолова в 1824 году было осуществлено. Правда, крепость все-таки состоялась, а полевое укрепление вблизи устья Невинки доведено до редута. Без знакомства, к примеру, с оригиналом или выпиской из проекта Гудовича трудно решить, что тут изменилось ли с повышением ранга укреплений и само их название для пущей важности, или же авторы попросту осовременили первоначально бытующее. Ведь употребила же газета «Казачьи вести» (№ 6(9), 1992, октябрь) выражение «войска Невинномысского Прикубанья» в хронологической справке за 1791 год, хотя, понятно, ни таких войск, ни военного участка с таким названием в те годы не существовало.

Но сам-то Невинный Мыс был, и стоял он чуть выше старого устья Зеленчука у нынешнего пешеходного моста через Кубань. Посмотрите на карту: где он мог быть? Попробуем теперь на этой береговой линии определить искомое.

Улица Водопроводная

Старожилам, хорошо помнящим давнюю береговую излучину, полагаю, и так уже ясно, где должен находиться контролирующий переправу мыс, пусть даже пока и безымянный. Но таких людей осталось немного, а потому и хожу я вокруг да около, подбирая цветные камушки фактов из разных времен, чтобы подновить помутневшую мозаику прошлого. Вроде бы, и не по делу камушек — далекие аналогии, туманные ассоциации, но, глядишь, в общей картине и пригодится…

Я не случайно выпросил на время в городском музее этот любительский снимок. На обороте надпись: «1955 год. Десятая казачья переправа. Вид на улицу Набережная». Главное здесь не в переправе, которую на снимке не разглядишь, поскольку и самой-то Кубани не видно. Главное — «вид» Набережной. В летнюю пору заполучить сегодня, с того же ракурса, со стороны Рождественки вид на нынешнюю улицу Белово — занятие бесполезное: «зеленый пояс» пойменного леса совсем закрыл Набережную, даже от угловой десятиэтажки только одна крыша видна. Жаль, что нет такого же фотоснимка береговых откосов старого города — собственно станицы. Но, похоже, и здесь ситуация была бы та же.

Однако береговая излучина, высокая и обрывистая, даже за две сотни лет не могла существенно измениться, что бы там ни вытворяла внизу Кубань с пойменными наносами, то наращивая их из года в год, то слизывая в одночасье и прокладывая новые русла. От старого горпарка (принято считать его исторически сложившимся центром станицы: и церковь была здесь, и площадь, и управа) выйдите, к примеру, по Первомайской к самому откосу. Нет ли здесь господствующего мыса? Увы, отсюда впору Низки высматривать, а не десятую переправу, совершенно закрытую береговой излучиной. Спуститесь от станичного центра ниже — к началу Калинина, к переулкам идущей параллельно берегу Фрунзе: ваш взгляд и здесь уткнется в выступ, закрывающий переправу. Доберитесь до этого выступа — здесь начинается улица Водопроводная. Сделайте несколько шагов к откосу от первых хат до тропинки, ведущей вниз, и осмотритесь. Вам будут мешать густые заросли и глухие заборы, но все-таки вот они, рядом — и мосты, и переправа, и большой Зеленчук.

Это и есть то место, вполне соответствующее расположению крепости Невинная на карте И. В. Ровинского. При столь важной, топографической характеристике как устье притока картограф, особенно в приграничной обстановке, обязан был точно привязать военный объект к местности. Ошибка здесь исключается. Мы же точно знаем (и множество горожан, ходивших еще лет тридцать назад по мосту через Кубань, подтвердят), что главное устье Зеленчука было почти рядом с мостом, а нынешнее, повыше, являлось лишь небольшим рукавом, превращенным в основное русло при строительстве «Совера» и камвольно-прядильной фабрики. Таким образом старое устье было чуть ниже по течению от расположенной на противоположном берегу крепости, что и отмечено на карте.

Александр Николаевич Чернышов с нежностью пожилого человека вспоминает задиристую, дружную и смекалистую мостовщину-пацанву с береговых концов Водопроводной и Революционной, прилегающих к мостам. Оно и понятно: рос он в хате по Водопроводной, 2 — крайней над откосом.

С Сашей мы давние знакомцы: годом раньше он окончил ту же школу, что и я. Но вот похвал его мостовщине никак разделить не могу, потому что сам я с сопредельной стороны, не то чтобы фабричный, а хуторской, с Ленинского хуторка. И хоть бывали у нас в детстве нелады с фабричными, но в стычки с рождественскими или мостовыми мы объединялись, и хуторок был всегда неким подобием форпоста, сейчас, впрочем, слившегося с фабричным поселком.

На днях, придя к детям на улочку Зои Космодемьянской, ведущую от Матросова к первой проходной и конторе шерстяников, я с высокой веранды попробовал рассмотреть правобережье, но за густыми кронами деревьев вдоль домов не смог увидеть и малой части девятиэтажки на углу Линейной и Белово, а уж береговая черта Кубани выше угадываемых мостов полностью скрылась за корпусами камвольно-прядильной фабрики и «Совера». Во дворе последние месяцы доживает разменявшая в прошлом году вторые полвека дедова хата, саман для которой я помогал делать еще мальчишкой. В дни ее юности вид отсюда был совсем другой.

Собственно, и улочки-то никакой не было, а была некая загогулина из двух хат от нынешней Кирова к фабричной конторе. Отсюда ничто не закрывало перспективу — ни огромный колхозный огород на месте нынешней «камволки»; ни канава — еще лапинский канал-отвод от Зеленчука через шерстомойку, здесь опять впадающий в него (на прежнее русло взгромоздился теперь «Совер»); ни безлесый, часто затопляемый перед мостами левый зеленчукский берег. Я мог видеть казарму караула, охранявшего железнодорожный мост; мог разглядеть подъем на Революционную и начало Водопроводной.

Разумеется, со своей низины я не мог рассмотреть, что там происходит за высокой береговой кромкой, но всегда мог увидеть, как мостовые спускаются вниз, переходят по большому тогда, а не пешеходному, мосту на нашу сторону, здесь по мостику из шпал — через канаву и скрываются за кустами кислицы-облепихи, густо разросшейся на том берегу. Они, как и мы, часто заплывали по Зеленчуку. Тут все дело в бурунах под железнодорожным мостом: покачает тебя две-три секунды, а удовольствие остается надолго. За мостом руки и грудь попадали в холодную кубанскую воду, а живот и ноги какое-то мгновение еще ощущали тепло лучше прогретой зеленчукской. Кто ж из нас, пацанов, мог знать, что это и есть историческая десятая переправа?

Мне любопытно, что мог мостовой рассмотреть со своей Водопроводной? Саша припоминает:

— Сам ведь по детству знаешь: попадется тебе на глаза удобное дерево, и причины никакой нет, а по внутренней пацанячьей потребности чувствуешь: надо залезть. Была у меня акация — далеко оттуда видел…

Он видел дальше и больше моего, на таком уж месте жил, но чтобы долго не перечислять знакомые нам по тем временам приметы, остановлюсь только на том, что с первого взгляда мог оценить военный человек. Отсюда четко просматривалось все пространство до Ивановской горы и по плоской голой ее вершине, куда глаз хватал. Как на карте, лежала сеть дорог: главной железной на Ростов с боковым отводом со станции Зеленчукской на Черкесск и ветками на шерстомойку и мельницу, с густой сеткой грунтовых, накинутой через переезды на невеликую тогда Рождественку и на поселки фабричный, мельничный, Сталинский и Ленинский, тяготевшие к шерстомойке и мельнице (кроме этих двух, да неприметного птицекомбината, других предприятий в Закубанье и не было, а на месте маслозаводских домов и самого завода тянулись пустыри); сетка эта на Ивановской горе двумя концами разбегалась на нынешнюю Кочубеевку и на Ивановку, а здесь, у моста стягивалась в один узел. С Водопроводной просматривалась до горы и долина Зеленчука с узкой полосой пойменного леса, и вправо-влево — излучина Кубани. Зеленчукское устье и мостовые переправы через Кубань были перед самыми глазами.

В начале августа 1942 года на этом выступе расположилась батарея 18-го отдельного зенитно-артиллерийского дивизиона с задачей временно, до приказа на отход к Грозному, прикрыть небо над мостами. Во дворе Сашиной хаты огневую позицию устроил расчет зенитного орудия.

Красноармейцы снялись с позиций 5 августа. Вслед за ними на откос Революционной выполз первый немецкий танк с автоматчиками на броне. Он пришел со стороны Ставрополя, а внизу в дотах и бетонных колпаках ждали врага со стороны Армавира бойцы 60-го полка железнодорожных войск НКВД. Устроенные на разных уровнях — почти от кромки воды и чуть не вровень с железнодорожным полотном — доты и бетонные колпаки имели перед собой в Закубанье далеко лежащее и хорошо пристрелянное предполье. Как я уже говорил, картина здесь прежде была иной.

Между ярами

Александр Николаевич — человек дотошный и, как я понял, без особого энтузиазма воспринял предложение облагородить его Водопроводную знатным происхождением. Где доказательства?

Не нужно торопиться. Будь они у меня на блюдечке, я не стал бы здесь распространяться о нашем детстве, рассматривать кубанские берега с разных ракурсов и из разных времен. Поначалу ведь мне и в голову не приходило поставить улицу с утилитарным названием в один ряд с Невинным Мысом и крепостью Невинной. К тому же я был под гипнозом сложившегося мнения об изначальном центре станицы в районе старого горпарка. Следовательно, там где-то были и валы, и рвы, и горные пушки, и весь прочий оборонительно-наступательный набор прикордонья. Временами попадались на глаза какие-то незначительные сведения, не стыкующиеся с этим мнением, но неинтересно было заниматься ими, и они оседали где-то в закоулках памяти. И вот, сознаюсь, карта И. В. Ровинского некоей вспышкой проявила их, и во мне родилось любопытство. Теперь-то у меня накопилось достаточно, чтобы утверждать: если в чем-нибудь и ошибаюсь, то в главном уверен — я правильно иду по следу истинного Невинного Мыса (а сегодня, например, мне известны по крайней мере еще четыре мыса — тоже Невинных).

Прежде я довольно часто поднимался по тропинке к началу Водопроводной и, помню, временами ощущал какую-то искусственность этого косогора. В общем-то понятно — люди поработали. Но вот сейчас, вспомнив о разительных переменах в середине семидесятых всего, до камня знакомого мне места, о строительстве КПФ и «Совера», я подумал: а не случилось ли то же самое и с этим мысом? Впрочем, тут и думать долго не приходится.

В прошлом веке в первой половине семидесятых здесь велась невиданная для станичников новостройка — прокладывалась железная дорога. Переворочаны были горы земли. Высокая насыпь пересекла глубокий яр, оставив внизу виадук для ручья, а точнее — овражистой речки, строптивой только в полную воду и впадающей в Кубань чуть повыше переправы. Устроен был спуск к мосту с нынешней Революционной. У самого выступа, на котором начинается Водопроводная, была подготовлена площадка для водозабора и водокачки, а к железнодорожной станции потянулся водопровод, на долгие годы остававшийся в станице, а потом уж и в городе самым большим по протяженности.

Во всем этом районе произошли значительные перемены.

Представьте себе этот мыс в достаничное время со степным обрывистым берегом. Внизу, почти напротив, изогнувшись руслом впадет Большой Зеленчук в излучину Кубани. Чуть ниже этого устья мыс ограничен крутым яром (сколько мороки доставил он и царским, и советским хозяйственникам, а следы его и посейчас видны вдоль Степной, у мехлесхоза, химпоселка и далее). Пройдите чуть выше по течению Кубани и вы увидите другую границу мыса — другой яр, не менее крутой, чем первый (старый казак Братков Михаил Васильевич говорит, что это Черный яр, и станичники уже в мирное время устроили здесь спуск к Кубани, воду брали. Теперь этот яр черный в другом смысле: завален мусором, зазеленел тиной и теряется у хлебзавода № 2, не добравшись да Казачьего рынка).

Итак, перед нами хорошо защищенный естественными преградами настоящий не мыс, а полуостров, мимо которого военному человеку пройти нельзя. Более идеального места для военного укрепления, не удаленного ни от устья Зеленчука, ни от переправы, найти нельзя на этом участке Кубани. Таков подкрепленный картой И. В. Ровинского довод в пользу выступа, на котором начинается улица с непоэтическим названием Водопроводная. Пока что довод в пользу крепости Невинной, но еще не Невинного Мыса. И здесь пора обратиться к документам.

Сверяясь с картами

В 1980 году в Невинку приезжал уже упомянутый здесь автор статьи «Первое печатное географическое описание Ставрополья» В. Г. Гниловской. Он накоротко встретился с ответсекретарем общества охраны памятников истории и культуры А. Ф. Величко и, как вспоминает Алексей Филиппович, имел на руках план военного укрепления с пояснительной запиской к нему. Гость хотел этот план увязать с местностью. Неизвестно, удалось ли ему сделать это, потому что в том же году Владимир Григорьевич умер, а свой архив завещал Ставропольскому краеведческому музею. Об архиве я узнал, когда уже пошли первые публикации о Невинном Мысе. Наш земляк, заведующий отделом музея И. В. Отюцкий охотно пообещал посодействовать в работе с бумагами В. Г. Гниловского, но это дело будущего. А пока ясно, что известный краевед шел по следам фундаментального труда И. В. Ровинского. В начальной фразе пояснительной записки, наспех и неполно, но все-таки переписанной А. Ф. Величко, даты 1804-1809 гг. — это годы издания книги И. В. Ровинского по частям, а значит, и речь идет о плане крепости Невинной. Упоминание об излучинах Кубани и Большого Зеленчука напрямую отсылает нас к карте 1803 года, приложенной к книге и опубликованной в нашей газете. В. Г. Гниловской безусловно верил карте.

Должны верить и мы. К началу прошлого века российская картография накопила богатый опыт, в приобретении которого сильно поучаствовал кнутом и пряником сам Петр I и, надо сказать, воспитал у картографов высокую меру ответственности, передаваемую с тех пор традиционно от поколения к поколению специалистов.

Вне сомнений, что сразу же были проведены и тщательные топографические съемки нового водного рубежа России — реки Кубани, как и всего края. Карты, надо полагать, составлялись разномасштабные и разно-целевые. Во всяком случае, в книге «Река счастья» о полувеке Невинномысского канала профессор-гидролог А. Л. Сахаров в дневниковых воспоминаниях ссылается на карты, составленные в 1802 году военно-топографическим отрядом наместника Кавказа, по которым на горе Брык в верховьях Калауса еще обозначены густые леса.

Мы, к сожалению, располагаем только административной картой. Но вот ведь какая деталь! У наместника Кавказа, естественно, имелась и административная карта, по которой Астраханская губерния включала в себя две области — Астраханскую и Кавказскую. Последняя делилась на шесть уездов. В ноябре 1802 года Кавказская область по императорскому указу образовала самостоятельную губернию из пяти уездов, шестой (Екатериноградский) был упразднен. На нашей карте, датированной 1803 годом, Екатериноградского уезда мы уже не найдем. Вот вам и оперативность картографов того времени.

Я к тому клоню, что нашей карте надо верить и в деталях. А по ним-то как раз и получается, что крепость Невинная расположена была на выступе, где сейчас начинаются улицы Водопроводная и Революционная (правая сторона). Брать в расчет левую сторону Революционной, а тем более соблазнительно нависающий над десятой переправой, огражденный с двух сторон яром, с третьей — Кубанью, с четвертой — железной дорогой небольшой мыс, на котором стоит сейчас улица Безвыходная (какое точное название!), брать это в расчет — значит, не доверять карте, ибо крепость находилась выше прежнего устья Зеленчука. Здравому смыслу противоречит и отнести ее выше по Кубани хотя бы на полтора-два десятка метров от Водопроводной: выступ закрывает перспективу на переправу (а ведь до строительства железной дороги он, возможно, еще сильнее выдвигался в сторону реки).

Это расположение крепости на карте И. В. Ровинского подтверждается и другой картой, составленной на исходе прошлого века Е. Д. Фелициным и использованной в качестве приложения В. Г. Толстовым в «Истории Хоперского полка».

Здесь для нас приятная находка. Е. Д. Фелицин, автор «Материалов по истории Северного Кавказа», обозначил не крепость, а предшествующий ей редут, и поставил рядом дату его основания — 1787 год. Это был год начала очередной русско-турецкой войны. Известно, что в 1787-1790 годах по правобережью Кубани был возведен ряд редутов и укрепленных постов. Насколько помню, в рукописи Н. М. Обозного по истории Невинномысска принята усредненная дата основания нашего редута — 1788 год. Е .Д. Фелицин называет дату точную.

Несомненно, с 1784 года здесь существовало какое-то полевое сооружение, но оно относилось к категории тех, о которых генерал-поручик Гудович писал в докладе императрице: вблизи «нет никакого жилья, а потому редуты занимались только летом, зимою же содержать здесь посты невозможно» (В. А. Потто. Два века Терского казачества, Ставрополь. 1991. Стр. 348).

И еще одно. У В. Д. Фелицина редут назван Невинномысским. А крепость, видите ли, стала вдруг Невинной. Можно все-таки определенно сказать, что такова была воля начальства. Впрочем, официальное название долго не продержалось. Уж слишком резала военное ухо девичья суть этого имени вместо мужской. Название же Невинный Мыс несло иную смысловую нагрузку, и именно оно стало общеупотребительным.

В нашем городском архиве есть выписка из документа, хранящегося в Государственном архиве Краснодарского края. Подарил ее мне Н. М. Обозный. Это строки, адресованные генералом от инфантерии А. П. Ермоловым генерал-майору Горчакову: «Станица Невинномысская поселена при крепости Невинный Мыс и близ устья Большого Зеленчука».

Вообще в работах историков терского и кубанского казачества Невинный Мыс упоминается довольно часто. Так, в 1790 году здесь сосредоточился отряд бригадира Беервица, влившийся в конце сентября е отряд генерала Германа, разгромившего в районе современного Черкесска турецкую армию Батал-паши. В 1804 году отсюда в закубанский поход ушли три полка казачьих и регулярных войск с артиллерией. Ф. А. Щербина в истории Кубанского казачьего войска рисует под 1813 годом прямо-таки апокалипсическую картину: многотысячный отряд горцев, переправившись через Кубань в трех верстах выше Невинномысского укрепления, захватил 2000 ногайских семейств с намерением угнать их в Закубанье; между реками Янкулем и Кубанью произошел бой русских с горцами; до 1 миллиона голов скота ревело и блеяло на обширном пространстве; на переправе через Кубань у Невинного Мыса вновь разгорелась борьба; горцы несли большие потери, но ногайцев, хоть и без скота, все-таки увели и укрыли в ущельях Малого Зеленчука. Под 1823 годом значится: партия Джембулата Айтекова в 4000 человек переправилась через Кубань выше Невинномысского укрепления. Обратно ушла через переправу вблизи Невинного Мыса. Перечень длинен.

Одна беда: из контекста иной раз не поймешь, идет ли речь о военном укреплении Невинный Мыс или же сюда вкладываются географическое понятие мыса под названием Невинный. Нужды нет беспокоиться, если укрепление Невинный Мыс расположено на мысу Невинном. Тогда они тождественны. Ну, а если это самое укрепление названо по имени где-то рядом находящегося и широко известного по тому времени мыса? Ведь недаром бытуют предания о невинных жертвах? И что в сравнении с ними какое-то устное замечание светлейшего? Да и светлейшего ли? С большим основанием мог его сделать генерал-поручик Павел Сергеевич Потемкин, двоюродный брат князя Потемкина-Таврического, деятельный хозяин этих мест с 1782 года, первый наместник в российской истории Кавказа с 1785года, носивший 5 лет это звание, несмотря на свой отъезд в 1787 году в действующую армию на Дунай. Да и само-то замечание о том, что невинно сей мыс пострадал от непотребного языка служивых, не зафиксированное ни в каких документах, с тем же правом можно отнести в разряд преданий.

Правда, кроме преданий, ничто не оспаривает у мыса его названия. Значит, надо разобраться в сути этих преданий.

«Бродячий» сюжет прикордонья

В теории литературы есть понятие о «бродячем» или «странствующем» сюжете. К примеру, в фольклоре у африканского народа зулу есть сказка про мальчика-с-пальчик и у нас тоже есть. Слыхом друг о друге не слыхивали, а сказки на один сюжет сложили. У европейцев есть излюбленный сказочный сюжет о трех братьях, причем младший, как правило, если не дурак, как у нас, то уж, как и у нас, и удачливее старших. В исторических преданиях, где далеко упрятано зерно факта, та же тяга к троице. При этом, если не хватает братьев, то их придумывают. В легенде о призвании варягов на Русь Рюрик имеет аналога в лице современного ему скандинавского авантюриста Рорика, а вот имена его братьев Синеуса и Трувора, по мнению лингвистов, вовсе даже не человеческие, а подделка под них. Даже в родных и любимых наших былинах о трех богатырях доподлинно известно, что Добрыня — родной дядя князя Владимира, тот самый, что, по летописи, ездил в Волжскую Булгарию присматриваться к исламу, а приняв православие, огнем и мечом изгонял языческий дух из Великого Новгорода. А вот родословная Ильи Муромца и Алеши Поповича так и не установлена документально. Только что мы за народ, если бы, кроме служивого Добрыни Никитича, не создали мощного Илью Муромца со всем его набором лучших качеств как символа трудового люда и гибкого Алешу Поповича как представителя духовного сословия.

В нашем сюжете о Невинном Мысе правды гораздо больше, чем в «преданьях старины глубокой». Не знаю, во всяком случае, не читал, не слыхал, чтобы где-то на Кубани, да и вообще где-либо на столь малом пространстве в десять, а то и меньше верст предание, опираясь на равноценные в своей достоверности события, указывало на разные места и с полным правом утверждало: вот он — мыс невинных жертв. Странствующий мыс! Здесь как нельзя кстати подходит одно из основных определений «бродячего» сюжета — «схожесть жизненных ситуаций». Но давайте по порядку, от девятой переправы до десятой, перечислим наши Невинные Мысы.

О первом, как бы уже узаконенном в печати, цитирую из словаря некоторых географических имен Ставрополья (В. Г. Гниловской. Занимательное краеведение. Ставрополь. 1954 г. стр. 315): «Невинномысск — город на р. Кубани… Наименование связано с названием мыса, расположенного между рекой Кубанью и рекой Невинкой, на котором, по преданию, были убиты горцами женщины и дети». Замечу, что иногда указывается количество жертв — до 70 и больше.

Второй мыс лежал у среза Невинной горы. Еще в тридцатые годы внизу, вдоль берега, пролегала дорога, по которой невинские хлопцы ходили к девчатам в Усть-Невинку. Теперь Кубань ее смыла. Старый казак Петр Никитич Самойленко, родившийся в 1840 году и проживший на белом свете 102 года, показывал внучку Николаю памятные и святые для него места. И наверх поднимался, где стояла когда-то сторожевая вышка, и вниз, на мысок подошвы горы показывал: здесь загубили горцы до двадцати душ — малых детей и женщин, от погони тикали, а ясырь порубали. Жалеет сейчас Николай Григорьевич, что запамятовал многое из рассказанного дедом. А ведь каждая балка, каждый курганчик свое имя имел, как памятные рубцы на станичной истории.

Третий мыс, по определению Браткова Михаила Васильевича, лежал где-то под яром у Кубани. Сам уже старый казак, передает он, что слышал от дедов и от бабки своей, помнившей время, когда улицы на ночь перегораживали телегами. Днем, говорит он, спустились бабы с ребятишками к реке белье полоскать, а они и подскочили через брод. Угнать не угнали — тревога поднялась, и казаки на выручку кинулись — так порубали всех.

Четвертый мыс, по мнению Василия Ивановича Бирюкова, известного в 50-70-х годах в городе фотографа и кинооператора, был внизу, под нынешней улицей Безвыходной, у впадения овражистой речушки в Кубань. Только у В. И. Бирюкова своеобразный взгляд на историю кубанского казачества. Он считает, что первый пост, а рядом с ним и поселение возникли где-то в 1725 году, и располагались они на левобережье, примерно около Рождественки. Правый берег изобиловал зверьем и разнотравьем, и сюда через брод гоняли скот на выпас. В тот злополучный день наряд казаков обследовал правобережье, посигналил «Все в порядке» и поскакал берегом к Беломечетке. Только перегнали скот, а тут из балки горцы. Бросились люди к переправе, да не все успели. Здесь, на мыску, и настигла их смерть.

Есть в этих преданиях нечто общее: жертвами были станичники, люди с Кубанской линии. И то сказать: до Ставрополя, до Темнолесской сколько верст по безлюдной степи, нет между старой и новой линиями ни одного русского поселения, На постах и сторожевых вышках — казаки и солдаты, люди военные, их невинными жертвами не назовешь.

Родились эти предания в пору, когда правобережье Кубани заселилось станицами, появилось мирное население, а значит, с ним и невинные жертвы. Предания, за исключением разве последнего, основаны на фактах, но в этом как раз и кроется их уязвимость.

Прочтите, хотя бы пролистайте книги В. А. Потто, В. Г. Толстова, Ф. А. Щербины, не говоря уже о П. Г. Буткове, знатоке заселения Азово-Моздокской линии, и вы убедитесь: в одном они согласны, в том, что первые набеги горцев на старую линию хотя и начались буквально с первых месяцев заселения станиц, но были, так сказать, пробой сил. По-настоящему массовый, многотысячный набег был совершен осенью 1785 года, и жертвами его стали селения Михайловка и Палагиада. В апреле следующего года нападению подверглось село Новосельцево, откуда впервые угнано было в плен 180 душ обоего пола. Причем в обоих случаях как набег, так и обратный путь горцев совершался в стороне от Невинного Мыса. А главное, сам Невинный Мыс уже существовал, как существовала с 1784 года речка Невинная. Одним словом, в первые годы до появления в донесениях воинских начальников упоминаний о военном укреплении Невинный Мыс некого было в наших краях, за исключением служивых, угонять и убивать.

Как видите, приходится вернуться к официальной историографии и отождествить военное укрепление Невинный Мыс с географическим Невинным Мысом, а спроецировав их на современность, назвать и место — начало улиц Водопроводной и Революционной (правой стороны).

С преданиями жаль расставаться. Да и нужды нет. Что с того, что дед искренне верил в Невинный Мыс под горой? Народной памяти не даты и истина важны, ей важен дух события. Вот и передавал он внуку дух прикордонья, тревожное дыхание истории. Николай Георгиевич Самойленко пронес впитанные с детства образы малой родины своей через всю Великую Отечественную. Уходил рядовым, вернулся капитаном с пятью боевыми орденами. Хоронили не раз, а выжил. Не дедова ли наука? Они должны идти рядом — история в документах и предание с иной совершенно мерой ценностей.

Почему появились предания при живом-то Невинном Мысе? А очень просто: когда они родились, настоящий мыс продолжал жить только в работах историков. Уже через два поколения, в начале двадцатых, приезжим в Ставрополе показывали как местную достопримечательность каменные остовы крепости. Наша крепость была, как тогда говорили, турлучная да земляная, не оказалось рядом строительного камня. Пожалуй, последнее письменное упоминание о ней как крепости я прочел в книге Николая Валенгурина «Очерки о писателях» (Краснодар, 1984 г.). В очерке «Судьба декабриста» он цитирует письма разжалованного в солдаты без права наград и производства в чины популярного тогда писателя А. А. Бестужева-Марлинского. Александр Бестужев 15 февраля 1835 года пишет из Екатеринодара брату о том, как неделю назад вышли они под командой генерала Засса «по-воровски» в закубанский поход из Невинного Мыса.

Через два поколения от крепости и следа не осталось, разве только некая смутная память о Невинном мысе, а тут и всамделишные невинные жертвы подоспели.

Шла Кавказская война. В отчетах и донесениях фигурировала теперь кордонная станица Невинномысская, а не изжившая себя давно крепость.

Впрочем, забыл я упомянуть о пятом Невинном Мысе не столько из области преданий, сколько легенд.

Многим знакома повесть И. З. Кожевникова-Степного «У Мыса Невинного» о строительстве химкомбината. Влюбленные Он и Она, перейдя улицу Менделеева, выходят к лунному берегу Кубани. Она — Анка Пугачева — показывает на какой-то мыс и рассказывает легенду о дочке атамана станицы, не пожелавшей идти под венец с нелюбимым и бросившейся с обрыва в реку. Но это откровенно литературный «бродячий» сюжет: там, где есть подходящий утес над морем или пропастью, обрыв над рекой, грех не возвести на него невинную жертву. Я все как-то забывал спросить у Ивана Захаровича, какой обрыв он облюбовал. Теперь бы кстати, да уже не спросишь. Многое ведь мы не успеваем спросить у быстро бегущего времени.